Зеленый фургон кто написал
Тайна «Зелёного фургона». Настоящая история конокрада Красавчика
Повесть «Зелёный фургон» о жизни послереволюционной Одессы стала одним из самых популярных произведений советской литературы 1930-х годов. Книга выдержала испытание временем, оставаясь востребованной несколькими поколениями жителей нашей страны. Повесть была дважды экранизирована, благодаря чему на постсоветском пространстве почти нет людей, которые хотя бы раз не слышали о «выдаче самогона во временное пользование».
Имя автора повести «Зелёный фургон» не так известно, как само произведение. История о приключениях гимназиста Патрикеева и конокрада Красавчика осталась единственной повестью писателя Александра Козачинского. Сюжет, лёгший в основу книги, писатель взял из собственной биографии и биографии своего лучшего друга.
Саша Козачинский родился 4 сентября 1903 года в Москве, на улице Мясницкой, в семье дворянина Владимира Александровича Козачинского и его жены, московской мещанки Клавдии Константиновны Козачинской.
Родные и друзья семьи сразу обратили внимание на то, что новорождённый был наделён поразительной внешней красотой. Впоследствии Саша Козачинский благодаря внешним данным будет пользоваться невероятным успехом у женщин.
Александр Козачинский. Фото: www.russianlook.com Кровные братья
Семья Козачинских не имела финансовых проблем, однако в 1906 году Владимир Александрович заболел туберкулёзом. Все средства стали уходить на лечение, но главе семьи становилось всё хуже. В 1909 году врачи посоветовали Владимиру Александровичу переехать к морю. Так Козачинские оказались в Одессе.
Переезд продлил жизнь главы семьи на два года — в 1911-м его не стало. С этого момента бедность стала постоянной спутницей Козачинских.
Несмотря ни на что, Клавдия Константиновна сумела устроить сына в лучшее учебное заведение города — 5-ю Одесскую классическую мужскую гимназию.
За одной партой с Сашей, по воле учителя, оказался Женя Катаев. У мальчишек оказались общие интересы, и они очень быстро подружились. Спустя некоторое время, порезав пальцы специально припасённым стёклышком, они перемешали капельки крови — таким образом, по старинному обычаю, мальчишки стали кровными братьями. Настоящий Мальчиш. Непридуманная история Вали Котика
Сыщик и вратарь
В гимназии не было более неразлучной парочки, чем Саша и Женя. Они были рядом друг с другом практически всегда, во всех состязаниях и шалостях. Но в 1917-м году, после революции, Саше Козачинскому, окончившему седьмой класс, пришлось уйти из гимназии. Прежняя бедность стала совсем уж катастрофической, и подросток устроился на службу караульным, чтобы помогать матери. Преподаватели были в ужасе — Саша считался одним из самых талантливых гимназистов с несомненной склонностью к литературе.
Но жизнь вокруг диктовала свои условия. Даже с лучшим другом Женей Саша перестал общаться. Революция и Гражданская война прибавили забот и хлопот обоим, а затем они и вовсе оказались в «разных государствах». Картина, с юмором описанная впоследствии в «Зелёном фургоне», была совершенно реальной — Одесса была поделена между разными политическими силами. Район, где жили Козачинские, контролировали деникинцы, а Катаевы оказались под властью петлюровцев. Попасть из одной части Одессы в другую было целой проблемой.
В апреле 1919 года Козачинский устроился на работу конторщиком уездной милиции. Для Саши эта работа была слишком скучной. Он искал себя в разных амплуа, мечтая то о карьере морехода, то о карьере детектива, подобного Шерлоку Холмсу. А ещё он обожал футбол и стал вратарём в команде «Чёрное море». Очень скоро в Одессе о нём заговорили как о весьма одарённом футболисте.
Но тут Сашу в очередной раз качнуло в другую сторону. С приходом красных в Одессу он стал инспектором уголовного розыска 3-го района Одессы. Вскоре новоявленный сыщик раскрыл дело налётчика Бенгальского, чем обратил на себя внимание как начальства, так и завистников.
Похищение зелёного фургона
Вскоре на инспектора Козачинского сфабриковали дело по обвинению в превышении полномочий. Суд приговорил его к трём годам тюрьмы, но Саша добился пересмотра дела и полного оправдания, после чего вернулся на работу в уголовный розыск, став инспектором 1-го района Балтского уезда Одесской губернии. «Человек огромной силы и глупости». Подлинная история Ивана Поддубного
В послереволюционной одесской милиции работали, мягко говоря, разные люди. Наряду с романтиками, подобными Саше, были и те, кто, пользуясь случаем, занимался личным обогащением. Конфликты с сослуживцами привели к тому, что Козачинскому вновь стал грозить арест.
И тогда Саша сделал новый крутой поворот в биографии. Вместе с бывшим дезертиром, немецким колонистом Георгием Фечем, которого инспектор спас от тюрьмы, Козачинский похитил фургон с 16 пудами зерна, привезённый в качестве взятки начальнику Балтского отдела милиции.
Похитителей задержали под Тирасполем, но местные милиционеры попросту растащили зерно, после чего Козачинского с Фечем отпустили на свободу. Правда, в Одессу всё-таки сообщили о задержании некоего красавчика, промышляющего разбоем, который затем скрылся.
Фургон, с которого началась преступная карьера Саши Козачинского, был зелёного цвета.
Главарь бандитов, ставший любимцем женщин
Саша рассказал своему подельнику Фечу о том, что имеет хорошие связи в преступном мире Одессы. На самом деле большая часть его рассказов была исключительно плодом фантазии, но немец проникся к нему уважением. Вдвоём они стали сколачивать банду для совершения грабежей и налётов. Помимо уголовников из числа знакомых Феча, к банде примкнули бывшие офицеры-белогвардейцы во главе с полковником Геннадием Орловым. Встретившись с Козачинским, полковник оценил его ум и способности и предложил Саше для начала стать «правой рукой» при лидере банды, которым Орлов стал сам.
Козачинский стал разрабатывать планы ограблений. Первым делом стал налёт на поезд. Всё прошло идеально, и уважение к Саше в банде стало стремительно расти. Налёт за налётом проходили успешно в соответствии с планами Козачинского, и вскоре полковник Орлов добровольно уступил ему лидерство в банде.
Скрывались разбойники в немецком селе, где грабителям и их юному лидеру симпатизировали все местные жители. Женщины же и вовсе были без ума от благородного красавчика, превратившегося в «одесского Робин Гуда». Комиссар «Молодой гвардии». Подлинная история Олега Кошевого
Деятельность неуловимой банды страшно раздражала власти. Последней каплей стал налёт на ветеринарный лазарет 51-й дивизии, в ходе которого был угнан табун лошадей. Нападению предшествовало ироническое предупреждение, присланное в штаб: «Комиссия по разгрому несчастных частей 51-й дивизии постановила: всех хороших лошадей, где только последние отыщутся, изъять и копии актов оставить для красноармейской сволочи».
Встреча на чердаке
На банду началась охота. Агенты сообщили, что бандиты собираются сбывать лошадей в Одессе, на Староконном рынке. В день, когда Козачинский с подельниками пригнали лошадей на рынок, их ждала засада.
Вырвавшись, Саша побежал дворами и сумел спрятаться на чердаке одного из домов. Следом за ним на чердак ворвался сотрудник угрозыска. Козачинский поднял пистолет и направил на милиционера, но в эту минуту узнал его — это был Женя Катаев.
К тому времени выпускник гимназии Евгений Катаев уже больше двух лет служил инспектором одесского угрозыска. Привыкший за это время ко всему, он, однако, никак не ожидал, преследуя главаря банды, встретить своего лучшего друга.
Если бы Саша Козачинский был закоренелым преступником, то он бы выстрелил без раздумий. Но он был молодым парнем, которому не было и двадцати лет, плывущим по волнам лихого послереволюционного времени. Поэтому, опустив пистолет, он сдался своему другу.
Расстрел с последующей амнистией
Суд над бандой Козачинского состоялся в августе 1923 года. Через несколько дней Саша должен был отметить 20-летие. Однако материалы дела и настрой прокурора говорили о том, что до юбилея Козачинский может и не дожить — всё шло к смертному приговору.
Процесс производил странное впечатление. Главарь банды, почти мальчишка, о своих деяниях рассказывал хорошим литературным языком, с юмором. На суд в качестве свидетельниц пришло много женщин, которые готовы были взять ответственность на себя, рыдали и умоляли «пощадить Сашеньку». Несмотря на это, суд вынес самым активным членам банды, включая Александра Козачинского, смертный приговор.
Но Евгений Катаев не оставил друга. Поставив на кон весь свой авторитет, заработанный в милиции, он добился пересмотра приговора и его значительного смягчения. Правда, на этом карьера Евгения в милиции закончилась.
Начало 1920-х было временем радикальных решений. Саша Козачинский, в конце лета 1923 года едва избежавший расстрела, был освобождён по амнистии. Атеист, турецкоподданный, еврей. Илья Ильф и сам был «великим комбинатором»
Писатель Катаев, более известный как Петров
Евгений Катаев к тому времени уже переехал в Москву, к старшему брату Валентину, работавшему в столице журналистом. Евгений также пошёл по этой стезе, став сотрудником журнала «Красный перец». Спустя два года Катаев-младший стал фельетонистом в газете «Гудок». Освободившегося из тюрьмы друга детства он тоже пригласил в Москву, устроив его репортёром в «Гудок».
Никакие рекомендации Катаева не помогли бы, если бы не литературный талант Козачинского, который наконец нашёл себе применение.
Журналистикой Евгений Катаев не ограничился. Познакомившись в «Гудке» с Ильёй Ильфом, он вместе с ним в 1928 году выпустил роман «Двенадцать стульев», сразу сделавший этот творческий тандем невероятно популярным.
Правда, произведения свои Евгений подписывал псевдонимом «Петров» — родовую фамилию Катаев в советской литературе к тому времени за собой уже закрепил старший брат Валентин.
Автор «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка» активно пытался ввести в большую литературу и Александра Козачинского, но тот никак не соглашался.
Повесть о собственной жизни
В 1930-х годах бывший голкипер «Чёрного моря», сыщик и главарь банды превратился во всеми уважаемого ведущего журналиста газеты «Экономическая жизнь».
Но Евгений настаивал, говоря, что история их жизни в Одессе является прекрасным сюжетом и книгу об этом должен обязательно написать Александр.
В конце концов, в 1938 году Козачинский сдался и написал повесть «Зелёный фургон», где под именем гимназиста Патрикеева изобразил своего друга Евгения Катаева, а в виде конокрада Красавчика — самого себя.
Успех «Зелёного фургона» превзошёл все ожидания. За первые пять лет после создания повесть переиздавалась трижды. Этот успех должен был окрылить Александра, но новых книг он написать не успел — помешали тяжёлая война и болезнь.
Друзья не дожили до сорока
В 1941 году Евгений Катаев и Александр Козачинский снова расстались, как оказалось, на этот раз уже навсегда.
Автор «Двенадцати стульев», как и многие советские писатели, стал военным корреспондентом. 2 июля 1942 года самолёт, на котором военкор возвращался из Новороссийска в Москву, был сбит немецким истребителем в Ростовской области, у села Маньково.
Александр Козачинский по состоянию здоровья в армию призван не был. Вскоре после начала войны его отправили в эвакуацию в Новосибирск. Новость о гибели друга окончательно подкосила писателя. 8 января 1943 года Александр Козачинский скончался, так же как и Евгений Катаев, не дожив до своего 40-летия.
www.aif.ru
Зелёный фургон (повесть) - это... Что такое Зелёный фургон (повесть)?
«Зелёный фургон» — единственная повесть советского писателя А. В. Козачинского, принесшая ему известность. Написана в 1938 году по просьбе его друга, известного писателя Евгения Петрова[1].
Сюжет
Зимним вечером в санатории города Гагры самоорганизовался клуб сочинителей, возглавляемый известным писателем Патрикеевым. Доктор Бойченко, лучший друг Патрикеева, представляет на суд клуба свою повесть, рассказывающую о жизни одесского уголовного розыска 1920х годов.
Действие происходит в послереволюционной Одессе и её окрестностях. В одесское местечко Севериновку прибывает новый начальник отделения милиции, восемнадцатилетний бывший гимназист Володя. По приказу начальника оперативного отдела он вместе с местным жителем, младшим милиционером Грищенко, и агентом 2 разряда Шестаковым (который до революции был типографом), борется с местными самогонщиками, конокрадами и спекулянтами. Мечтающий о карьере Шерлока Холмса, он бросает вызов банде криминального «авторитета» Червня, который держит в страхе весь город. Поиски бандитов приводят его к конокраду Красавчику, в котором Володя узнаёт товарища, с которым они играли в футбол ещё до революции.
Сюжет романа основан на реальных событиях, прототипами главных героев были А. В. Козачинский (автор повести) и его друг Евгений Петров, более известный как соавтор книг «12 стульев» и «Золотой телёнок»[2].
Издания
Повесть впервые опубликована в 1938 в альманахе «Год XXII» (выпуск 14-й)[3]. Книга трижды издавалась при жизни автора (три издания с 1938 по 1943 год)[4]. Далее книга многократно переиздавалась. Последнее издание относится к 2012 году:
- Красные дьяволята / П. А. Бляхин. Зелёный фургон / А. В. Козачинский, М.:, Эксмо, 2012. - ISBN 978-5-699-5351
Критика
В статье М. М. Поляковой[5] указано, что повесть встретила горячий прием у читателей, критика отмечала ее чудесный юмор, чистый, прозрачный язык. Там же указаны основные рецензии современников:
Экранизцаци
Повесть дважды экранизировалась: в 1959 году (ч/б, реж. Г. Габай), и в 1983 году (цвет., реж. А. Павловский). В обоих экранизациях имели место отступления от сюжета повести.
Литература
Примечания
dic.academic.ru
Читать Зеленый фургон
Александр Козачинский
Зеленый фургон
Зима 1931 года была в Гаграх необычайно суровой.
Весь декабрь шел дождь; в январе повалил снег. Это был очень странный снег, хотя так, по-видимому, и должен был выглядеть субтропический снегопад. Огромные, величиной с черешню, снежинки, нарядные, как елочные украшения, медленно опускались в неподвижном воздухе, и это медленное, монотонное падение не прекращалось ни на минуту в течение шести недель. Листья пальм не выдерживали тяжести непривычного снежного груза и ломались. Розы, которым полагалось цвести в это время, распускали свои лепестки над снежной пеленой, как лишайники севера. Так, наверное, выглядели тропические леса Европы в начале ледникового периода.
Всю зиму по Черному морю гулял шторм. На узкую полоску гагринской земли обрушивались огромные, молчаливые волны. Они двигались медленно, длинными правильными шеренгами, на очень большом расстоянии друг от друга, неся на своих гребнях толстых морских птиц. Споткнувшись о берег, валы опрокидывались, а птицы, исчезнув на миг, появлялись на гребне следующей волны. Ровный гул моря не умолкал много недель и уже не воспринимался как шум; прибой казался беззвучным, как снегопад.
Однако Гагры лишились не только тепла, солнечного блеска и благоухания цветущих садов, но также и электрического освещения. Гагринская гидростанция, равная по мощности мотоциклету, приводилась в действие водопадом, свергавшимся с отвесного склона Жоэкварского ущелья. Это был небольшой водопад; он мог бы весь, до последней капли, уместиться в обыкновенной водосточной трубе. Но декабрьские ливни превратили тощую струю в мощный поток, и гидростанция захлебнулась в нем; январские морозы сковали поток, и гидростанция осталась совсем без воды.
На фоне этих странных и грозных явлений особенно зловеще выглядела гибель духана «Саламандра». В старой гагринской крепости друг против друга расположились два конкурирующих артельных духана: «Феникс» и «Саламандра». Темной январской ночью, когда шторм бушевал с особенной силой, «Саламандра», к великой радости «Феникса», сгорела. Духан сгорел со всеми скорпионами, жившими в трещинах крепостной стены. Они были гордостью духана; каждый посетитель, осветив щели спичкой, мог любоваться скорпионами, которые настолько привыкли к аромату шашлыков, запаху красного вина и веселью гостей, что превратились в совершенно безобидных насекомых, вроде сверчков или шелковичных червей. Мрак и пламя скрыли от глаз картину гибели скорпионов, но говорят, что все они, согласно обычаю, покончили самоубийством, ужалив себя в голову и проклиная обманчивое название духана, которому доверились. В Гаграх и сейчас охотно рассказывают об этом событии.
Но гибель «Саламандры» не была последним звеном в цепи несчастий. Большая гора обрушилась на автомобильную дорогу к северу от Гагр, а дорога на юг, размытая дождями, сползла в море. И ни один пароход из-за шторма не останавливался на открытом гагринском рейде. Городок, засыпанный снегом, скованный стужей и погруженный в темноту, оказался отрезанным от всего мира. Множество людей, собиравшихся провести в Гаграх месяц отдыха, остались здесь на невольную зимовку. Они бродили по засыпанному снегом гагринскому парку в тюбетейках и макинтошах, подобно доисторическим людям, которые зябли в своих демисезонных шкурах среди надвинувшихся отовсюду ледников.
Если бы не морозы, штормы и обвалы, литературный клуб в бывшем замке принца Ольденбургского, вероятно, никогда бы не возник. Всем, бывавшим в Гаграх, знаком вид этого здания, эффектно прилепившегося к почти отвесному склону горы, построенного из камня, но в том прихотливом и затейливом стиле, который характерен для архитектуры деревянной. Бывшее жилье принца не поражало внутри ни роскошью, ни комфортом; в наши дни никому не пришло бы в голову назвать подобное здание «дворцом». Впрочем, во всех комнатах принц поставил нарядные камины, украшенные разноцветными изразцами. У одного из этих каминов и собирались члены литературного клуба, обязанного своим зарождением разбушевавшимся стихиям и прежде всего стихии скуки.
От скуки страдали все жители санатория, кроме, разумеется, шахматистов. Садясь за доски с утра, они наносили друг другу последние удары уже в полной темноте. Придя после многочасовых усилий, к ладейному эндшпилю, не замечая темноты, а может быть, и пользуясь ею, они ощупью старались загнать друг друга в матовую сеть. Не унывали и фотолюбители, с редким упорством снимавшие в течение всего срока пленения один и тот же цветущий розовый куст, полузасыпанный снегом. Тем же, кто был свободен от этих увлечений, было плохо. Все надоело, хотелось домой. Казенные пижамы скрипучего желто-зеленого цвета, «мертвый» час, вдохи и выдохи на утренней зарядке, добрые няни, снующие по коридорам с грелками и клизмами, кровати с сетками, чувствительными, как сейсмограф, и шумными, как камнедробилки, надпись на дверях поликлиники, извещающая о том, что «рентгеновские лучи работают по четным и нечетным числам», — все то, что вначале радовало, казалось приятным, удобным, забавным, сейчас оставляло сердца холодными, раздражало, выводило из себя. Дошло до того, что никто уже не хотел взвешиваться на зыбких медицинских весах в докторском кабинете.
Кое-кто из больных уже поговаривал о том, чтобы «тюкнуть» по маленькой. А нескольких диетиков главврач застиг внизу, в крепости, в духане «Феникс», где диетики пожирали чебуреки, запивая их «Букетом Абхазии».
Вот в какой обстановке зародился литературный клуб у зеленого камина в палате номер семь. Сначала здесь занимались только игрой в отгадывание знаменитостей и разложением слов. Потом стали рассказывать разные истории, преимущественно страшные. Однажды кто-то предложил не рассказывать их, а записывать.
Ничего нет легче, чем убедить человека заняться сочинительством. Как некогда в каждом краманьонце жил художник, так в каждом современном человеке дремлет писатель. Когда человек начинает скучать, достаточно легкого толчка, чтобы писатель вырвался наружу.
Чтения происходили по вечерам. В зеленом камине сердито шипели и плевались сырые поленья. Красноватый свет керосиновой лампы освещал пространство перед камином, оставляя углы палаты темными. Члены клуба занимали свои постоянные места. Слева садился почтенный хлебопек Пфайфер, обратив к огню свое доброе лицо старухи. Рядом с ним устраивался военный интендант Сдобнов, всегда докрасна выбритый, в пижаме и сапогах. Еще дальше располагалась на кургузом диванчике женщина-врач Нечестивцева. Председатель клуба Патрикеев устраивался на двух чурбанчиках, поставленных на торцы. Как литератор он был освобожден от писания рассказов, но зато ему было поручено топить камин и следить за угольками, падающими на паркет. В углу на кровати сидел закадычный друг Патрикеева — доктор Бойченко, человек тихий, серьезный, ленинградского воспитания. Рядом с ним, на другой койке, лежал, просунув вишневые ботинки меж прутьев кровати, юрисконсульт Котик, жгучий брюнет с коричневыми белками и волнистыми усами Мопассана.
Девиз клуба, сочиненный Патрикеевым, гласил: «В каждой жизни есть по крайней мере один интересный сюжет». Поэтому авторам разрешалось брать сюжеты только из собственной жизни. А так как жизни у всех были совершенно непохожие, то все написанное оказывалось неожиданным и интересным. Все предполагали, что старичок Пфайфер, знаменитый специалист-хлебопек, напишет о пекарнях. Но он написал рассказ «Как я заболел мокрым плевритом».
Надо сказать, что членам клуба льстило знакомство с известным писателем. Оно возвышало их над обитателями других палат, рядовыми шахматистами, фотолюбителями и разлагателями слов. Сколь ни мелок этот мотив, мы не можем умолчать о нем. Возможно, что старик Пфайфер был более знаменит среди хлебопеков, чем Патрикеев среди писателей, но о Патрикееве знали очень многие, а о Пфайфере знали только хлебопеки. Иначе и быть не могло, ибо Пфайфер не ставил своего имени на хлебах, как Патрикеев на романах, хотя последние, быть может, и не были лучше выпечены, чем изделия доброго хлебопека.
online-knigi.com
Зеленый фургон
| Вадим ЛЕБЕДЕВ, |
| обозреватель «Совершенно секретно» |
Доподлинно известно, что писатель вывел себя в образе лихого налетчика по кличке Красавчик, а прототипом сыщика Володи Патрикеева послужил будущий автор «Двенадцати стульев» Евгений Петров. Но мало кому известно, что мы обязаны Козачинскому не только этим литературным произведением, но и тем, что именно он сохранил жизнь одного из самых одаренных советских писателей.
1. В Москве, в бывшем доходном доме на Мясницкой, в 8 утра 4 сентября 1903 года у личного дворянина Владимира Александровича Козачинского и московской мещанки Клавдии Константиновны появился на свет первенец. Многочисленные родственники, суетясь возле матери и новорожденного, уверяли, что более красивого мальчика им видеть еще не приходилось. Довольный отец улыбался, а мать с деланной суровостью просила поберечь комплименты, чтобы не сглазить сына.
Жизнь семьи Козачинских текла размеренно и счастливо. Но в 1906 году глава семейства неожиданно занемог – туберкулез. На лечение ушли почти все средства семьи, но болезнь прогрессировала. И по совету врачей Козачинские переезжают к родственникам в Одессу в надежде, что теплый климат и грязевые ванны хоть как-то помогут больному.
Новый город на шестилетнего мальчугана произвел незабываемое впечатление. Разноцветные вычурные домики старой Одессы, море будоражили фантазию. Александр мог часами бродить по побережью. Даже появилась надежда, что в семье вот-вот все наладится, отец перестанет хворать, мать начнет улыбаться, а он пойдет в гимназию. Но Одесса лишь на два года оттянула смерть Владимира Александровича...
В гимназию Саша поступил – мать, несмотря на бедность, выбрала для сына самую престижную гимназию в городе. А уж там волею судьбы и учителя Пуришкевича за одной партой оказались Александр Козачинский и Евгений Катаев – будущий автор «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка», известный под именем Евгений Петров.
Мальчики сразу понравились друг другу. Дома оба восторженно рассказывали родителям о своем новом друге. А вскоре Александр пригласил Женю к себе в гости. Позже Евгений Петров будет вспоминать, как его поразила «опрятная нищета» небольшой квартирки Козачинского и с какой гордостью держался Саша. Мать угощала гостя фруктовыми вафлями, миндальными пирожными и вкусным красным чаем. И Саша знал, что она купила все это на последние деньги. Но слишком уж велико было желание произвести впечатление на нового приятеля.
Спустя несколько дней состоялся ответный визит. Александр вместе с мамой, Клавдией Константиновной, был приглашен в дом Катаевых на Канатной улице. Этот день Козачинский запомнит на всю жизнь. После обильного обеда Женя предложил осмотреть семейную библиотеку. Красивые книги в старинных переплетах просто заворожили Сашу. Мальчики долго рассматривали картинки, затем Женя читал другу вслух Майн Рида. А после десерта из мороженого, фруктов и спелого арбуза мальчиков повели гулять на Николаевский бульвар.
Чуть отстав от взрослых, Женя вытащил из кармана кусочек стекла, и Саша все понял без объяснения. Уколов указательные пальцы и выжав по капельке крови, мальчики приложили ранки друг к другу. Затем, обнявшись как братья, побежали догонять родителей.
Через много лет эта детская «клятва на крови» спасет жизнь и Александру и Евгению.
2. В 1917 году Александр Козачинский окончил седьмой класс. Октябрьский переворот «съел» и без того скудные сбережения семьи. Несмотря на уговоры преподавателей, которые отмечали несомненное литературное дарование, он был вынужден бросить гимназию и поступить на службу караульным, чтобы хоть как-то помогать матери. Работа почти не приносила денег. Инфляция достигала подчас ста процентов в день. Связь с Женей Катаевым прервалась. У каждого были свои заботы, свои проблемы. Да и частенько друзья, живя в одном городе, оказывались в разных республиках. На Софиевской, где жили Козачинские, стояла армия Деникина, объявившая свою часть города территорией Одесской республики, а Канатную, где жила семья Катаевых, захватили петлюровцы, и, следовательно, она принадлежала незалежной Украине. Без специального разрешения добраться в другую часть города было очень сложно.
В апреле 1919 года Александр становится конторщиком уездной милиции. В этой должности он прослужил до мая 20-го. Когда в город вошли красные, он стал подумывать о другой работе. Слишком скучной казалась должность конторщика, когда в стране происходят такие события. Тем более что Козачинский, как отмечают многие близко его знавшие, «имел склонность к беспокойной жизни». Его бросало из стороны в сторону. Он хотел быть то футболистом, то мореплавателем, то сыщиком, то контрабандистом. И чем бы ни занимался Александр, он добивался неплохих результатов. Играя в футбол, вошел в знаменитую команду «Черное море» в качестве голкипера. И вот склонность к беспокойной жизни привела его в уголовный розыск 3-го района Одессы. Ему достался один из самых сложных участков. И вскоре новоиспеченный шестнадцатилетний сыщик раскрыл дело некого налетчика Бенгальского. Но, как водится, рядом со славой обретается зависть. Так вот, по навету черных завистников его «уличили» в должностном преступлении. И приговорили удачливого агента угро к трем годам концлагерей. Сам Козачинский вспоминал: «Я был легкомыслен и самонадеян, и если был в чем виноват, то только в своей молодости».
Ему удалось добиться пересмотра дела. И вскоре даже определиться на должность инспектора уголовного розыска 1-го района Балтского уезда. Но ловить бандитов и преступников беспокойному романтику не пришлось, поручили заниматься сбором компромата на сослуживцев. Взятки, пьянство, сведение личных счетов и взаимное предательство, произвол властей и унижение простых людей. Однажды он вступился за пожилую немку, которую в угоду местному начальнику обвинили в том, чего она не совершала, и его самого засадили на три дня на гауптвахту. Такая новая власть не нравилась.
Как-то в качестве взятки начальнику балтской милиции местный мельник привез фургон с шестнадцатью пудами зерна. И Козачинский понял, что именно этот фургон зеленого цвета изменит его жизнь. Взяв в подручные бывшего дезертира, немецкого колониста Георгия Феча, которого спас от тюрьмы юный инспектор, угнал фургон с зерном в сторону Тирасполя. С милицией было покончено.
Позже на просьбу судьи объяснить этот поступок Александр Владимирович легкомысленно ответит: «Мне оказало услугу чувство юмора, которое играло в моих поступках чуть ли не руководящую роль».
Под Тирасполем угонщиков задержали, мешки с зерном «реквизировали» по домам местные милиционеры. Это спасло Козачинского и Феча от расстрела. Их были вынуждены отпустить, так как все вещественные доказательства испарились. Но на всякий случай местный угро отправил в Одессу сообщение о красивом молодом человеке с зеленым фургоном, имеющим склонность к разбою.
И она нашлась на удивление быстро. Феч познакомил Александра с известными уголовниками Бургардтом и Шмальцем, немецкими колонистами. Чуть позже к ним присоединился отряд налетчиков бывшего полковника царской армии Геннадия Орлова, командовавшего карательным отрядом у Колчака. Орлов по достоинству оценил способности юного разбойника и для начала сделал его своей правой рукой. А чуть позже по настоянию Орлова девятнадцатилетнего Александра выбрали главарем. Надо отметить, что в банду входило более двадцати человек, большей частью обрусевшие немцы, затаившие обиду на Советскую власть.
Первая операция – налет на пассажирский поезд, следующий в Одессу, – прошла без сучка и задоринки. Авторитет Козачинского – а все налеты тщательно разрабатывал именно он – вырос настолько, что его молодость просто перестали замечать. Местом дислокации банды избрали небольшую деревушку немецких колонистов в районе Люстдорфа, жители которой славились своим свободолюбием и резко отрицательным отношением ко всему, что связано с Советами.
Действовала банда почти год. Днем это были обычные селяне, а ночью – лихие разбойники. Налеты на районные конторы, зажиточных помещиков, банки, поезда, что только не приписывали Козачинскому, красавчику с благородной душой и своеобразным чувством юмора. В него было влюблено все женское население немецкой колонии. По сохранившимся документам (опросы свидетелей и характеристики), местные жители отмечали в нем не только природную красоту и высокий интеллект, но и несвойственное для того времени необыкновенное благородство.
3. В начале сентября 1922 года Козачинский решил устроить налет на ветеринарный лазарет 51-й дивизии, чтобы угнать табун лошадей. С некоторых пор банда стала нуждаться в хороших скакунах. Накануне операции в штаб дивизии отправили письмо достаточно ироничного содержания: «Комиссия по разгрому несчастных частей 51-й дивизии постановила: всех хороших лошадей, где только последние отыщутся, изъять и копии актов оставить для красноармейской сволочи».
Налет состоялся – угнали десятка три лошадей. Правда, не обошлось без неприятностей: банда попала под перекрестный огонь, были раненые. Высокое одесское начальство негодовало. На поимку Козачинского были брошены лучшие силы уголовного розыска. В банду, как позже выплывет на суде, был даже под видом «барышника» внедрен тайный агент угро, который и сообщил, что в Одессе, на Староконном рынке, будут продавать лошадей, угнанных из лазарета 51-й части.
Ранним сентябрьским утром 1922 года со стороны Северинского района к Одессе двигался зеленый фургон. За ним пылило с полдюжины коней. Сидящий на козлах фургона молодой человек, покрикивая, проворно управлял табуном. Минуя заставу на границе города, процессия въехала на Староконный рынок.
Оставив лошадей на попечение своих подручных – сорокалетнего немца и его пышногрудой дочери, – молодой человек направился выбирать место для торговли.
– Сашка, беги, – раздался вдруг отчаянный женский крик.
И тут же в спину молодого человека уперлось холодное дуло маузера.
– Руки в гору.
Поразмыслив несколько секунд, Козачинский резко развернулся и отбросил человека в кожаной куртке в сторону. Ловко перемахнув через ограду, он бросился в сторону Молдаванки, в проходные дворы, не раз укрывавшие его от погони. Сзади прогремел выстрел – мимо. Куски штукатурки сильно поранили лицо. Заскочив в знакомый двор, он одним махом взлетел на чердак и с облегчением перевел дух.
Вдруг на лестнице послышались чьи-то торопливые шаги. От резкого удара ногой дверь чердака треснула. В темноту ввалилась фигура. А когда глаза привыкли к темноте, преследователь и налетчик обомлели. С револьверами в руках, готовые убить друг друга, стояли кровные братья Евгений Катаев и Александр Козачинский.
У Козачинского была возможность выстрелить в Катаева и скрыться. Но перед ним самый близкий друг детства. Слишком хорошо помнил он о стеклышке на Николаевском бульваре. Поэтому на улицу они вышли вдвоем. И, вспоминая школьные проделки и старых приятелей, направились в милицейский участок.
4. 22 августа 1923 года в переполненном зале Одгубсуда началось слушание дела Козачинского и его банды. Тридцать шесть листов обвинительного заключения читались почти три с половиной часа. На скамье подсудимых – двадцать три человека. Им в вину вменялись контрреволюционная деятельность, налеты и кражи личного и государственного имущества.
Из документов уголовного дела ясно, что и судья, и прокурор, и адвокат заранее знали, что все закончится высшей мерой. И подсудимые знали, что обречены. Боролся только один Козачинский. Не за себя, за своих подельников – почти все преступления он взял на себя. И признание написал в виде очерка, изложив все легко, эмоционально, с легким юмором.
Евгений ПЕТРОВ |
– Мой муж самый отвратительный на свете человек. Это из-за него попался Саша Козачинский. И я этого никогда ему не прощу.
Ее в слезах вывели из здания суда.
Следующей давала показания двадцатилетняя немка Роза Келлер. Она так рьяно защищала Козачинского, что сама из свидетеля превратилась в обвиняемую и заняла место рядом с предводителем банды. Позже ее отпустят, признав, что в ее действиях был самооговор. В свидетелях числились еще три женщины. Но судья Ю. Тишков благоразумно перенес заседание. На следующий день зал суда стал напоминать женское отделение психиатрической лечебницы. Какие-то женщины даже пытались устроить голодовку. Обвинитель потребовал провести закрытое заседание суда.
Приговор был суровым: Козачинского, Орлова и Феча к расстрелу, Шмальца и Бургардта к пятнадцати годам лагерей...
Под усиленным конвоем арестантов поодиночке выводили из зала. Козачинский, увидев чуть в стороне Евгения Катаева, подмигнул ему и улыбнулся. Евгений поднял вверх указательный палец, тот самый, со шрамиком.
Теперь Козачинский знал, что друг в беде не оставит.
8 сентября 1923 года в газетах Одессы появилась небольшая заметка: «Верховный суд по кассационному отделению, рассмотрев кассационную жалобу на приговор по делу банды Козачинского, согласно которому Козачинский, Орлов и др. были приговорены к высшей мере наказания, а некоторые к различным срокам лишения свободы, постановил: приговор отменить, произвести новое расследование дела, начиная с первой стадии предварительного следствия, и дело слушать в новом составе суда».
Для Евгения Катаева это было последнее дело в одесском угро. Через несколько месяцев он уволился.
5. Осенью 1925 года Козачинский был амнистирован. У здания тюрьмы его встречали самые близкие ему люди – мать и друг, Евгений Катаев.
В том же году Катаев перебрался к старшему брату Валентину, уже популярному писателю, в Москву, устроился фельетонистом в газету «Гудок», где и познакомился с Ильей Ильфом. А потом пригласил на репортерскую работу Александра Козачинского.
А в 38-м по настоятельному требованию мэтра советской литературы Евгения Петрова Александр Козачинский, ведущий журналист «Экономической жизни», написал свое первое произведение – повесть «Зеленый фургон».
1941 год разлучил их. Петров уходит на фронт военным корреспондентом. Козачинского по состоянию здоровья отправляют в эвакуацию в Сибирь. Осенью 1942 года, получив известие о гибели друга, Козачинский слег, и через несколько месяцев, 9 января 1943 года, в газете «Советская Сибирь» появился скромный некролог: «Умер советский писатель Александр Козачинский».
Вот теперь и мы понимаем, что стоит за последними строками «Зеленого фургона»: «Каждый из нас считает себя обязанным другому: я – за то, что он не выстрелил в меня когда-то из манлихера, а он – за то, что я его вовремя посадил».
www.sovsekretno.ru
